Геноцид

Ожидание геноцида / СТЕНГАЗЕТА.NET

Каким будет новый Грозный - если, конечно, на этом месте снова построят город с тем же названием, -  сказать трудно. Прежний Грозный - до января 95-го - был очень большим. Бестолковая застройка конца сороковых: предприятие ставили раньше, чем жилье. В результате люди расселялись как бы слободами, и чеченская столица получилась размазанной по площади, несоразмерной числу жителей. К такому неудобству быстро привыкли, и замечали его только приезжие. Но в январе 95-го, когда транспорт перестал ходить, этот недостаток обернулся драмой. Чтобы узнать, живы ли знакомые или родственники на другом конце Грозного, приходилось чуть не сутки бегать под обстрелами. Правда, в ту пору горожане особо по улицам и не бегали - больше по подвалам сидели. А уже в феврале снова стали курсировать машины и частные автобусы. После седьмого августа нынешнего года Грозный снова остался без транспорта. Путь из конца в конец, из района Черноречья или 15-го молсовхоза до Бароновки, опять стал почти непреодолимым. Ультиматум Генерал Пуликовский предложил грозненцам выйти из города за 48 часов по единственной дороге - на Старую Сунжу. Остальные выходы из Грозного, - пообещал генерал,- будут минироваться и простреливаться. Видимо, чтобы не допустить "неконтролируемой утечки" населения, среди которого могут ведь затесаться и боевики. Только от Бароновки до Старой Сунжи километров пятнадцать. Да с окраин Грозного до Бароновки пятнадцать - двадцать километров. С вещами (хотя бы с минимальным запасом еды), с малыми детишками и стариками проделать этот путь за 48 часов невозможно. Даже если бы не обстреливался Грозный из артиллерийских орудий. Даже если бы все грозненцы были оповещены и готовы к исходу в ту минуту, когда Пуликовский произнес слова ультиматума. Но Грозный обстреливался, люди ютились в подвалах, без воды и света, естественно, без радио и телевидения, поэтому узнать о намерениях бравого генерала было неоткуда. В нормальном, мирном Грозном способ оповещения из уст в уста работает безотказно. Во время обстрелов и при отсутствии транспорта - дает сбои. Когда журналисты поинтересовались у Пуликовского, как грозненцы должны догадаться о его ультиматуме и о коридоре, генерал оптимистично заявил, что это - не его забота. У генерала Тихомирова, прибывшего на смену Пуликовскому и успевшего за несколько часов подтвердить все решения и ультиматумы, тоже не болела голова о том, останутся ли в городе люди. Он был озабочен подготовкой штурма. Если бы Грозный был крепостью Идея брать Грозный штурмом, с применением боевой авиации, знаменательна. Формально это военный ответ на требование президента вернуть ситуацию "на состояние 5 августа сего года". Однако президентское указание само по себе противоречиво. Может, Ельцин забыл, что шестое августа, обернувшееся страшным позором российской армии, последовало как раз за пятым? Штурм Пуликовского, по замыслу инициатора, должен был привести к тому, что поле боя (город Грозный) осталось бы за федеральными войсками. В третий и не в последний раз. Если бы Грозный, как в ермоловские времена, был стратегически значимой крепостью, тогда, конечно, его "взятие" могло бы рассматриваться как важная победа. Но Грозный в этой войне - не крепость, а символ. И на символическом уровне все равно победа уже за боевиками. Они показали, что российский контроль над городом условен и относителен. Наверное, используя штурмовую авиацию, особенно если устроить знаменитые "ковровые бомбардировки", да еще применяя залповые установки типа "Град" можно "очистить" поле боя - грозненские руины станут плоскими. А в Грозном совсем не останется людей: ни боевиков, ни их оппонентов. В каком-то смысле это можно считать "возвращением к 5 августа" - потому что боевики через какое-то время объявятся в Ведено, расскажут подробности своего отхода из Грозного и начнут подготовку к новым боевым операциям. Но даже и тогда положение дел 5 августа будет воспроизведено не полностью. Ведь завгаевскому правительству и парламенту придется искать другую резиденцию, и боевики в следующий раз придут на новое место. Обжегшись на Первомайском, генералы уже не обещали клятвенно, что из города не вырвется ни один боевик. Но демонстрировали, что уж на сей-то раз всех их здесь накроют. Историю про "окружение тройным кольцом" мы однажды уже слышали. И о том, что силами федералов можно перекрыть только тридцать дорог из ста тридцати, ведущих в Грозный. Но даже если бы и удалось прямо в городе уничтожить ополченцев вместе с их лидерами, то и это не приблизило бы российскую победу. Хотя бы потому, что никто до сих пор толком не представляет себе, что считать победой. Водружение российского флага над Грозным? Стирание с лица земли бывшего обкома и бывшего дудаевского дворца? Назначение завгаевских префектов во все без исключения населенные пункты? Проход военным маршем по всей территории республики? "Количественное" истребление боевиков бессмысленно и потому, что с их, партизанской, стороны в рядах воюющих всегда столько народу, сколько нужно в данный момент - не больше и не меньше. До грозненской акции  насчитывалось полторы-две тысячи боевиков (во всяком случае, так утверждали российские генералы), в Грозном их оказалось около четырех тысяч, при том что доподлинно известно: многие отряды в операции не участвуют. Партизанская армия не только в Чечне как дракон: имеет свойство отращивать новые головы взамен отрубленных. "У Сталина получилось..." Идея брать Грозный штурмом, в чьей бы голове она ни зародилась, не нацелена на решение военно-стратегических задач. Она воплощает смутные, полуосознанные настроения, витающие в российском обществе и - еще больше - в российской армии. Особенно воюющей в Чечне. Я слышала это и от офицеров на блок-постах, и от строителей в Грозном; и от замурзанных голодных солдатиков, и от устрашающего вида контрактников. Я слышала это и в России - от самых разных людей: московского бизнесмена, уральского бомжа, ростовского шахтера, ярославской медсестры. Дескать, раз по-другому в Чечне не получается, раз народ поддерживает боевиков и они оттого непобедимы, не надо ли весь этот народ - ну, сами понимаете... Слово "геноцид" не произносят. Ни вслух, ни про себя. Даже слова "депортация" избегают. Офицер на блок-посту рассуждал: "Не надо было начинать эту войну. Теперь это всем понятно. Но раз уж начали - должен же найтись хоть какой-то выход? Либо признаем свое поражение и уйдем - но на это Кремль не соглашается. Либо все равно придется этих чеченцев, как когда-то Сталин..." Его товарищ, мрачно слушавший разговор, вмешался: "Ничего не получится". - "У Сталина же получилось". - "У Сталина была сила, а у нынешних ни черта (он выразился энергичнее) нету. И мужики ихние тогда были не дома - на войне. Так они теперь тебе и дадутся - выслать!" - "Тогда придется сжечь все напалмом. Или разбомбить, чтоб живого места не осталось. Пока они есть - они будут мстить". В Ханкале  - рассказыва вают, будто приказ о выселении уже подписан или будет подписан в самое ближайшее время. Никакого приказа, разумеется, не существует. Но факт: то Ельцин, то Лужков, то другие государственные мужи нет-нет, да и позволяют себе античеченские выпады. Бывший глава ФСБ Барсуков и вовсе не видел разницы между чеченцем и бандитом. Большая часть России внимает этому сочувственно. Если прямо и публично спросить Ельцина или хоть того же Барсукова, выиграет ли Россия от истребления чеченцев, они, разумеется, ответят отрицательно. Но не оформившаяся, не высказанная, еще не превратившаяся в намерение мысль о возможности "окончательного решения чеченского вопроса" витает в обществе и улавливается властью. Не хотим, но готовы Отнюдь не большинство военнослужащих в Чечне и уж, конечно, не большинство россиян готово вот так взять и заявить - уничтожить, мол, этих чеченцев. Да и те, кто говорят, в основном, говорят как-то грустно и беззлобно. Лучше, конечно, решить дело миром, но раз уж не выходит, пусть хоть как. Лишь бы не было войны. Такая - без ненависти - готовность к геноциду, может быть, еще страшней. Ничтожное меньшинство в России жаждет расправы с чеченским народом. Но так же мало и тех, кто воспринял бы такую расправу как нечто чудовищное. Поэтому руки у генералов развязаны. Их не смущает, что в Грозном к моменту штурма могли оставаться сотни тысяч мирных жителей - можно отомстить населению, которое подпитывает боевиков. Не удается расправиться с боевиками, поквитаться с ними за унизительные поражения -  так отыграются на безоружных. Завгаев в первый раз против Доку Завгаев до самого ультиматума не скрывал  неудовольствия вояжами генерала Лебедя в Чечню и его переговорами с Масхадовым и Яндарбиевым. Впрочем, странно было бы ждать, что Завгаев выскажется об инициативах Лебедя одобрительно: ведь завгаевский генпрокурор назвал Яндарбиева и Масхадова государственными преступниками, объявил их в розыск и обязал всех граждан  содействовать их поимке. (Во время встречи в Новых Атагах была популярна шутка: "Жалко Лебедя! Привлекут его к ответу: не принял меры к задержанию особо опасных преступников".) Однако после объявления ультиматума Доку Гапурович впервые за все время пребывания в должности "главы республики" определенно и жестко высказался против российской силовой операции и заявил о готовности "к абсолютно любым компромиссам вплоть до новых выборов". Очевидно, Завгаев тоже почувствовал, что если штурм  Грозного состоится, нынешний невразумительный беспредел может закончиться "окончательным решением чеченского вопроса". Любимый Лебедь Министр Куликов прав, говоря, что Лебедь не успел пока освоиться на Кавказе. Генерал Лебедь отличается от прочих российских "завершателей войны" тем, что он, похоже, еще не рассматривает вариант геноцида как "последний возможный довод". Видимо, он просто не успел заразиться подобными настроениями. Неизвестно, что скажет секретарь Совбеза, когда окажется непосредственно перед необходимостью идти на серьезные уступки яндарбиевской стороне. Не исключено, что в конце концов Лебедь тоже решит, что нельзя достичь мира, не истребляя население. (Не такая уж маленькая часть его избирателей ожидала от него как раз такого решения: "Александр Иванович вывезет оттуда русское население и ка-ак...!") Но сегодня чеченцы - и боевики и не боевики - чувствуют: Лебедь не намерен извести их всех до одного. Поэтому, хотя яндарбиевцы прекрасно осведомлены о роли Лебедя в развертывании боевых действий  в начале июля, ему многое прощают и готовы любить, как не любили до сих пор никого из российских политиков. Телекамера репортера НТВ поймала в кадр сияющего Масхадова. После ночных переговоров в Новых Атагах он взирал на Лебедя почти с обожанием. И на обычно мрачной физиономии Яндарбиева мелькнула слабая тень улыбки, когда он объяснял журналистам, что новый полномочный представитель в Чечне - человек, которому можно доверять. Чеченцы, не только боевики и сочувствующие, приняли Лебедя с облегчением: наконец-то у Москвы нашелся нормальный русский. Восхищались его мужеством: без боевого сопровождения, всего с четырьмя охранниками, путешествовать по ночным чеченским дорогам! Никто из российских или завгаевских политиков не совершал ничего даже приблизительно похожего. Ехать пришлось самой опасной дорогой - через бывший цементный завод. На блок-посту перепутали Старые Атаги с Новыми и отправили Лебедя по этой, днем вполне освоенной федералами, дороге. Правда, обстреляли Александра Ивановича уже на обратном пути, глубокой ночью. Тогда его почти что закрыл грудью хозяин дома, в котором проходили переговоры, Ризван Лорсанов. (Почти все чеченские переговоры происходят в селе Новые Атаги. Просто потому что там живет Ризван - энергичный хлебосольный хозяин большого дома, добровольно принявший на себя бремя главного миротворца и безропотно сносящий все организационные хлопоты и огромные финансовые издержки, с этим связанные. Журнал "Итоги" писал о нем в #1. Ризвана знает, почитай, вся республика. Во всяком случае, и военные, и боевики не раз пол